Описывая мироздание, можно начать со стопки блинов, которые пекутся вечность… Те, что можно достать — воспоминания. Личные, чужие, коллективные. Все те знания и законы, что непрерывно правят миром. Это пласт иллюзий для наделённых сознанием сущностей, то самое прошлое, которое в реальности не существует, а лишь существовало в миге своего восприятия, потому и прошлое.
Блин, возлёгший на самой макушке — остывающие впечатления от только-что сотворённого настоящего, а оно и есть то самое тесто на сковородке, которое лишь в потенциале является блином, по факту же — податливая субстанция, только начинающая принимать временную форму, что непрерывно меняется, постепенно становясь тем, чем ей уготовано стать. Она может подгореть, если будет слишком долго жариться, или остаться сырой, коли поспешит.
И пока всё это весьма похоже похоже на правду, за исключением того, что здесь нет никакого пекаря, а блины пекут сами себя. Вот и выходит, что сырой или горелый — это и не блин никакой вовсе, а скорее, нечто нереализованное, чему предстоит, распавшись на свою суть, вновь перемешаться с тестом, чтобы попробовать испечься ещё раз. Точно также, как мука равномерно распространена в замесе, где не существует той муки или другой муки, а все малейшие её части одновременно являются целым и неделимым.
Где-то в закромах нашей стопки блинов они, черствея, перестают быть самими собою и по естественному ходу вещей вновь становятся тестом, как и тот материал, которому не суждено было стать частью башни в следствии нарушения технологического процесса.
Увлекаясь пекарной терминологией, мы имеем некий бублик на любом, сколь бы то ни было тонком срезе которого, идёт непрерывный процесс трансформации «того, что было» в «то, что есть» и «того, что есть» в «то, что было». А «то, что будет» зависит от процесса выпекания, если конкретно — «будет или не будет» вообще тот результат, к которому всё и стремится.